Провожаю безутешную Джойс вниз, на кухню, и усаживаю за стол, хотя она то и дело порывается вскочить и приготовить чай.
— Я просто не могу понять, мистер Скиннер. Он ведь был таким милым мальчиком! Совершенно изменился… И на меня накричал ни за что… А его лучший друг Ян зашел недавно проведать — так вылетел будто ошпаренный! Уж не знаю, о чем они говорили… На днях встретила его в магазине — он даже не поздоровался.
— Может, это свойство болезни,— рассуждаю я сочувственно.— Физический упадок сопровождается психологическим, и в результате изменяется поведение. Коллеги тоже заметили, что Брайан стал раздражительным.
— Изменения в поведении,— задумчиво кивает Джойс, передавая мне чашку чая.— Это вы правильно заметили.
— А что врачи?
— Ах, доктор Крэйгмайер ничего не соображает!— восклицает она с горечью.— Конечно, он простой терапевт, что с него взять! Но мы и к другим специалистам обращались. Чего только не перепробовали…
Миссис Кибби описывает перипетии бесконечных блужданий по больницам. Я не слушаю: теплая кухня навевает сон… И вдруг одна фраза заставляет меня подпрыгнуть.
— …Сослуживцы к нему так добры, так отзывчивы, но всему приходит конец. Так больше продолжаться не может. Мы собираемся обратиться в отдел кадров — будем увольняться по состоянию здоровья.
Я чувствую слабость, кружится голова. В чае слишком много молока.
— Но ведь… он совсем молодой! Зачем же увольняться?.. Нет, не надо…
Джойс грустно улыбается и качает головой. Она пристально смотрит мне в глаза — и, по-видимому, действительно верит, что я переживаю за Брайана. И самое смешное — я действительно переживаю!
— Боюсь, что иного пути нет,— говорит она с трагической торжественностью.
— Как же вы… справитесь?— Мой голос звенит и пресекается от волнения. Я пытаюсь взять себя в руки.— Вы ведь говорили по телефону, что дочь в университете, что надо платить…
— Да уж, извините, запаниковала.— Она улыбается застенчиво.
— Вовсе нет!— протестую я.
Но она стоит на своем, с мрачной восторженностью человека, наконец принявшего трудное решение:
— На днях мы сели всей семьей и спокойно обсудили положение. Кэролайн устроится официанткой, будет работать по ночам, это учебе не помешает. На следующей неделе она отсюда переедет: снимет комнату, будет жить с кем-нибудь из студентов. У нас кое-что отложено на черный день, ей на аренду на первое время хватит. А я буду ухаживать за Брайаном. Схожу в отдел социальных услуг, узнаю, какие есть льготы и пособия для нетрудоспособных и для членов семей…
Я открываю рот, хочу что-то сказать — и не могу. Просто ничего не приходит в голову.
— Честно говоря, я даже рада, что Кэролайн съезжает.— Джойс печально покачивает головой.— Молодой девушке здесь не место. Вот раньше у нас действительно был хороший дом… когда мой Кит…— Она всхлипывает и подносит к глазам платочек.
Я чувствую острое, нестерпимое желание помочь… или подсознательно хочу втереться к ней в доверие, чтобы вблизи наблюдать за распадом Кибби? Так или иначе, я подхожу к ней, присаживаюсь на подлокотник кресла и поглаживаю ее по плечу:
— Ну будет, будет…
Ее поза меня слегка раздражает: скрюченная, сжатая в комочек. Так и хочется схватить сзади за плечи, упереться в спину коленом — и разогнуть. Да и пахнет от нее подозрительно. Не моется, что ли? Я поспешно отстраняюсь.
— Вы так добры, мистер Скиннер,— говорит она с чувством, сдерживая рыдания.
Я не отвечаю, думаю о своей матери, о том, как мы друг от друга отдалились. Мое желание узнать правду об отце вбило между нами клин. Я должен сперва встретиться с ним — и лишь потом смогу заговорить с ней.
— Вы извините… меня ждет работа.
— Да, конечно.— Джойс наконец отпускает мою руку.— Огромное вам спасибо, что зашли, мистер Скиннер!
— Ну что вы, просто Дэнни!— говорю я с таким искренним жаром, что самому страшно становится.
Покидая жилище Кибби — маленький муниципальный домик в той части Корсторфина, что называется Фезерхол,— я уношу в груди не радость победы, как следовало бы ожидать, а горечь и тревогу. Хотя, по идее, должен торжествовать: ведь я своего добился, с Кибби покончено! Никто уже не вспомнит жирного больного червяка. Он будет догнивать в своей комнате под присмотром вздорной мамаши. Мало того что за всю жизнь ни одной девчонки не трахнул, так еще и без работы остался! И все благодаря мне. Чем не победа?
А с другой стороны, отныне все изменится. Коварный Кибби, можно сказать, подложил мне свинью! Как я теперь буду за ним наблюдать? Как узнаю о разрушительных последствиях моей мистической мощи? Нет, это немыслимо! Нельзя его потерять! Я и так уже всех потерял. Даже собственного отца не знаю… Не может быть, чтобы он действительно взял и уволился! У него ничего нет, кроме работы! А у меня — кроме него… Боже, только бы он передумал!.. Надо ему помочь, вот что! Хотя бы несколько вечеров провести тихо, без загулов. В Доме кино как раз начинается ретроспектива Феллини. Да и сборник стихов Макдайармида, что я купил в прошлом году, так и лежит недочитанный, а между тем каждый уважающий себя шотландец обязан знать этого патриотического поэта. Я его отложил, когда выяснилось, что Макдайармид — это псевдоним, а на самом деле парня звали Грив Кристофер Марри. Не люблю людей, которые отказываются от своего имени… На худой конец, возьму напрокат несколько новых фильмов. Надо, в конце концов, дать Брайану Кибби передышку!