Альковные секреты шеф-поваров - Страница 38

Нет.

Иногда мы говорим «нет», зная, что нет.

Независимо от ответа Купера, Скиннер никогда бы не согласился на такое унижение.

Это будет вранье. Все равно что пойти на поводу у плаксивой, рабской, лицемерной морали, процветающей в этой гребаной стране. Торопливо признавая свои ошибки, мы снимаем с себя ответственность, лишаем окружающих права нас обвинять.

Скиннер вырос в католической семье и с детства усвоил, что прощение приходит не через священника, а через покаяние. Он понимал это лучше, чем все служители церкви, с которыми ему довелось сталкиваться.

Обращаясь к мутноглазому отражению в зеркале ванной, Скиннер произнес зажигательную речь:

— Грядет новый фашизм, дамы и господа! И принесут его не юные скинхеды, марширующие по улицам с криками «зиг-хайль». Он зародится в полумраке пивных подвалов Ислингтона и Ноттинг-Хилла…

Нет.

Сама мысль о том, что каждый глоток томатного сока будет озарен благостными улыбками, а каждый стыдливый нырок в бар осенен гримасами лживой жалости и осуждения — мол, так мы и знали… Нет, невыносимо!

Вернувшись в спальню, он обследовал пиджак. Лацканы были основательно заблеваны. Рвота въелась в тонкую благородную ткань, залезла между нитками, покоробила покрой. Губкой это не отчистишь. Только химчистка (и то если повезет) сможет восстановить былое великолепие костюма. Запасной вариант еще хуже — старомодная дешевая хламида. Скиннер понял, что придется комбинировать разномастные брюки и пиджак. Так, теперь лицо. Подойдя к зеркалу, он с отвращением убедился, что на этом фронте дела обстоят не лучше: одна щека была покрыта мелкими засохшими ссадинами, словно его возили мордой по асфальту.

Ладно… Доклад. Надо повторить доклад.

НЕТ НЕТ НЕТ.

Где же «дипломат»? Где он его оставил, в каком баре? «Бир», «Черный бык», «Абботсфорд», «Гилдфорд», «Кафе-Рояль», «Ватерлоо»… затем декорации расплывались, память хранила только лица. Роб Макензи, Гэри Трейнор, Купе… тьфу! Кто еще? Соломенная блондинка с кривыми зубами, которые становились тем ровнее, чем больше он пил… А в кармане целые залежи фунтовых монет. Очень мало банкнот, зато тридцать семь фунтов железом.

Куда же делся «дипломат»? Старый кожаный «дипломат» с докладом… Один из барменов наверняка его сохранил. Припрятал за стойкой. Но пивные открываются в одиннадцать, а ему как раз в это время надо начинать. Придется позвонить, сказаться больным… Мозг лихорадочно перебирал дешевые отмазки из серии «мое сочинение съела собака». Нет, все это чепуха!

Скиннер схватил телефон и позвонил Робу Макензи.

— Роберто-о-о, дружище! Как самочувствие?— протрубил он с напускной бодростью.

Но Макензи был не лыком шит: он раскусил его игру с такой легкостью, будто сидел рядом.

— Ну ты вчера был хорош, легковес хренов! Пытался меня перепить на абсенте! Меня!.. Сколько тебя учить?

Ага, понятно. Абсент. Вот откуда эти дикие цветные кошмары…

Паника схватила Скиннера железной перчаткой и встряхнула, как тряпичную куклу.

— Роб, мой чемоданчик. С которым я всю ночь таскался. Ты его не видел?

— Ну-у-у-у, не знаю… Не зна-а-аю,— затянул Макензи дурацким тоном, наполнив душу Скиннера смесью ужаса и надежды.

— Он у тебя, что ли?!

— Может бы-ы-ыть… может бы-ы-ть,— гнусил Макензи, явно наслаждаясь ситуацией.

— Мы вчера к тебе заходили?

— Да-а-а…

— Роб, кончай! Мне он нужен позарез!

— Ха! Через полчаса я буду сам знаешь где!— сказал Макензи с ноткой вызова.— Подходи.

— Знаю.

Скиннер положил трубку, чувствуя в груди биение слабого родничка надежды: еще не все потеряно. Можно успеть.

Поспешно сняв носки, он устремился в душ. Да, все еще можно исправить, хотя для этого потребуется нечеловеческое напряжение воли, источником которого может быть лишь крайнее отчаяние.

Соскребая мочалкой коросту вчерашнего непотребства, Скиннер чувствовал, как в организме переключаются передачи и запускается процесс очистки, напитывая дыхание вонючими отходами. Эти миазмы скоро достигнут носа Джона Купера. Отличное ароматическое сопровождение для воспоминаний о давешнем унижении! То-то начальник обрадуется: будет сидеть, фыркать, вынашивать планы мести.

Макензи был электриком и на работе до полудня не показывался. В восемь тридцать он явится в бар «Центральный» у подножия Литского подъема. Доклад назначен на одиннадцать, но в офисе Скиннера ждали в десять, согласно скользящему графику. Успеет в самый раз.

Вбежав в «Центральный», Скиннер прямо с порога увидел Макензи. Малютка Роб салютовал ему обеими руками: в одной была зажата початая кружка «Гиннесса», а в другой — вожделенный «дипломат».

Скиннер с болезненной завистью облизнулся при виде темного густого эликсира. Пальцы непроизвольно скрючились, ощутив фантомную тяжесть холодной кружки; рот задрожал от воспоминания о кисловатом привкусе; пустой желудок заурчал, грезя о приятном. Ах, «Центральный»! Гостеприимные кабинеты, домашняя атмосфера, неброская добротность, что уходит корнями в купеческое прошлое портового района, одновременно подчеркивая честное, приземленное и безыскусное настоящее! Любимое заведение Скиннера. Сама мысль о том, что его сейчас вырвут из этой теплой берлоги и зашвырнут вверх, на улицу Роял-Майл, в царство лжи, пафоса и лицемерия… Ну как тут не заказать кружечку? Всего лишь одну, чтобы унять муки! Похмелье надо лечить, это факт. После кружки пива он станет объективно бодрее, увереннее. Благоразумный, взвешенный поступок.